Страницы книги

             Стоит на возвышенном месте при въезде в село слева от дороги памятник борцам за Советскую власть. С этого места открывается красивая панорама села. Справа – лес, впереди  вьётся широкой лентой шоссейная дорога, проходящее через всё село. Слева –  речка, берег которой устлан зелёным ковром травы.

      Инициаторами увековечения памяти односельчан стали дети партизан, в частности, сын Богдановского Филиппа Сидоровича Александр Филиппович Богдановский, бывший председатель Синдинского сельсовета.  Собирали деньги на памятник всем «миром».

                                     В детстве меня всегда удивляла явная разница между двумя сёлами, которых отделяли каких-то сорок километров – это Даерга — моё родное село и Синда, родина моей мамы, где жили мои родные бабушка, дедушка, дяди, тёти и многочисленные двоюродные сёстры и братья.

           Сначала я обратила внимание на то, что в нашей деревне не было таких фамилий, как в Синде, если не считать маминой и моей. Не зарегистрированные браки в то время было обычным делом, так как на месте регистрации не было и надо было ехать в районный центр. Мы с мамой были Лопаченко, а мой брат и сестра – Быргазовы. В даергинских фамилиях не было никакой загадки, они были просты и понятны,  даже детям, например: Рубцовы,  Сорокины, Галкины, Смирновы, Кузнецовы, Никитины, Яковлевы, Малковы, Никифоровы и так далее. Даже моя фамилия меня не смущала, потому что были похожие Ткаченко, Коваленко, Савченко. Но другое дело синдинские фамилии – Ценцевицкие, Богдановские, Вошковцы, Кашинские, Трухановские, да ещё почти у всех были однофамильцы.   

          В Синде была иная манера разговора, меня всегда поражало то, что, что бабушка,  начиная рассказ о прошлом, всегда начинала со слов: «А вот, когда мы жили в Рассее...». В нашей деревне тоже жили бабушки, но никто из них такими словами не предварял свой рассказ.

        Однако у этих сёл было и общее — не русские названия. Село Даерга – бывшее нанайское стойбище, которое стало развиваться и заселяться  русскими благодаря строительству рыбоконсервного завода в 1930-е гг.  Об истории названия Синда, было сказано выше.

        Уже работая над книгой,   в разговоре с родственниками, я часто слышала их желание узнать, о том, как появились такие фамилии и что они означают, кое-что я уже знала, поэтому удовлетворяя их интерес родственников, я решила написать специальную главу о «Истории и значении синдинских фамилий».

 Фамилии из реестра переписи населения Древней Русив период Иоана Грозного.

       «Изначальные свидетельства многих синдинских фамилий можно найти в таблице переписи населения Древней Руси в эру царствования Ивана Грозного. У царя хранился особый реестр княжеских и красивых фамилий, которые давались придворным в случае особого расположения или награды. Вследствие чего эти фамилия пронесли собственное начальное значение и являются редкими, уникальными», что подтверждается фактом написания этих фамилий латиницей.

             Для одного села, тем более для родственников, живущих в этом селе, таких фамилий, можно сказать, многовато.  Богдановские, Вашковец, Вишняков, Кашинские, Каштановы, Трухановские, Шерые.          

            С Синды в нашу семью пришла необычная и странная фамилия – Быргазов, которая от синдинских фамилий отличалась своей не благозвучностью, но происхождение её было не менее интересное.  Эта фамилия маминого мужа Быргазова Николая Платоновияа, погибшего на фронте. Он прибыл в Синду из Сибири, знаменитого села Олонки.  

          В основе фамилии лежит прозвище Быргаз, которое могло быть образовано от названия одноименного местечка в Якутии. В пользу этой версии может говорить тот факт, что многие обладатели фамилии Быргазов проживают сейчас в Иркутске и Иркутской области.

          Наконец, возможно, что прозвище Быргаз восходит к этнониму «бургаз»: так кумыки называли булгар. Булгары — кочевые племена, населявшие с IV века степи восточного Причерноморья до Каспия и мигрировавшие во второй половине VII века в Подунавье, а позднее в Среднее Поволжье и ряд других регионов. Возможно, родоначальник Быргазовых был булгаром. Быргаз, со временем получил фамилию Быргазов.

           По другой версии фамилия Быргазов, образована от имени Быргаз, которое имеет монгольские корни и, по всей видимости, восходит к слову «бургас» — «ива, верба, ивняк». Имена, образованные от названий растений и животных, существовали у многих народов.

        Усолье-Сибирское 1930-е гг.     

Зинаида Михеевна Лапоченко-Быргазова со свекровью. Обелиск погибшим землякам. где вписано имя Николая Платоновича Быргазова.

                  Ценцевицкий Юзик (Иосиф) Степанович (1895-1962) воевал в партизанском отряде «Морской» вместе с братьями Витольдом (Виталием) и Змитриком (Дмитрием). Фото 1021 г.

        «После возвращения с Гражданской войны синдинские мужчины ходили в тайгу охотиться, в основном на белку. Однажды зимой Иосиф, взяв с собой двух собак – дворняжку и охотничью собаку по кличке Мильтон пошёл в тайгу поохотиться. Как только зашли в лес, собаки убежали, одна в одну сторону, другая – в другую. Через некоторое время он услышал лай, и пошёл туда, где  лаяла собака. Это была дворняжка, которая увидела на дереве белку.

           Иосиф увидев белку, встал на валёжину, прицелился, и в это время сзади из-под валёжины вылез медведь и лапой зацепил голову со лба и полностью снял скальп с головы, и стал кусать. Иосиф успел крикнуть Мельтона. Собака прибежала и напала на медведя, сначала кусала за лапу, потом стала нападать и кусать сзади и, таким образом, сумела отогнать медведя. Вскоре появились братья Степан и Михаил Кашинские. Снятый медведем скальп поместили на место и, один побежал в село за лошадью, другой остался у раненого. На перекладных лошадях Иосифа доставили в Хабаровск.

       Назавтра утром братья  Кашинские пошли искать медведя, потому что он был уже очень опасен и для скотины и для людей. По кровавому следу, Мильтон ему сильно лапу погрыз, они вышли на медведя, он сидел на пне и зализывал лапу. Медведя застрелили — это была огромная медведица, привезли её на конях. Вся деревня сбежалась смотреть на огромную тушу, меня бабушка Мария тоже привела посмотреть, но мы пришли поздно. В огромном котле варилось мясо, которым угощали всех желающих. Мне бабушка тоже кусок принесла.

      Потом в селе решили, что собаку надо убить, так как её укусил медведь, боялись, что если она заразится бешенством, то пока болезнь проявится, она может  успеть и собак покусать.

      Пёс оказался очень умным, он забрался на стог сена и оттуда наблюдал за двором.

       Иосиф выжил, врачи сказали, что вовремя успели привезти. Кожа на голове приросла. Перенесённое потрясение сказалось на здоровье – он  никогда не женился. Впоследствии его забрал к себе Дмитрий».

Из воспоминаний З.М. Лопаченко-Быргазовой.

   Братья Ценцевицкие. Слева направо: Дмитрий, Виталий, Александр на похоронах матери. Синда, сельский погост, 1959 г.

Нина Витальевна Ценцевицкая  синдинская повитуха с дочерью Натальей (первые справа). Ныне Наталья  со своей семьёй живёт в Синде, была на столетии села.

        Лебедев Осип Сергеевич в партизанском отряде «Морской» был оружейным мастером. После гибели Ивана Ивановича Шерого женился на Федоре Карповне Шерой. Их совместный сын Шура погиб на фронте.                    

    Федора Карповна и Осип Сергеевич 1940-е гг.      Александр Осипович Лебедев. 1937 г.

           «В 1933 году в Синде был образован промысловый колхоз по изготовлению бочек и добычи дёгтя. Председателем колхоза стал  Лебедев Осип Сергеевич. Однажды с проверкой колхоза в Синду прибыл уполномоченный по фамилии Воронов, который признал колхоз убыточным и всех колхозников распустил по домам. Некоторым помог устроиться на другие работы. Так нашего отца он устроил на кирпичный завод. После того, как уполномоченный уехал,  нагрянула милиция. Лебедева арестовали и привели в сельсовет, где уже были собраны все бывшие колхозники. Под конвоем мухинских нанайцев всех отправили этапом в Комсомольск.

           Дошли до Мухи (нанайское селение в шести киломметрах от Синды), и проводники решили переночевать у себя дома. Воспользовавшись моментом, Лебедев незаметно сбежал. Колхозников увезли, а Лебедев ночью, тайком пришёл домой, и, не зажигая света (он знал, что его должны караулить), взял документы о проверке колхоза уполномоченным и пешком старыми партизанскими тропами ушёл в Хабаровск. Когда он прибыл в Хабаровск  к своему начальству, то спросил, за что арестовали его колхозников, ему ответили: «Вы же не работали». Тогда Лебедев показал документы. Ознакомившись с документами, там сказали, что никого Воронова не знают и с проверкой никого не посылали, а ещё  удивились, что они никакого  приказа о роспуске колхоза  не давали, и пообещали разобраться.

          Лебедев вернулся в Комсомольск, нашёл там своих людей. Пробыли они там три месяца. А через два года состоялся суд по этому делу. Никого не осудили, только Лебедеву дали год условно за то, что не заявил своевременно о случившимся.

      В тридцатые годы Комсомольску не хватало рабочих рук, вот начальство и шло на всякие ухищрения, забирали людей за любую провинность. Не виновных больше трёх месяцев работы отпускали, как наших колхозников.

           Казалось бы, радоваться надо, что строим свой дальневосточный город, а его для нас в пугало превратили. Кто-то что не так сказал или не так сделал, так начальство сразу с угрозой: «Что, в Комсомольск захотел?»

           Через Синду в Комсомольск много прошло народу. Сначала зимой шли военные обозы, потом пошли заключённые. От деревни до деревни везли их на своих лошадях. За день предупреждали, к кому, сколько человек определят. Уже вода на лёд выступила. Шли мокрые, раздевались и сушили всё дома, а рано утром их увозили».

        Наступил 1937 год. Из Москвы на сельсовет пришла директива, на основании которой семья в Синде нужно было раскулачить две семьи. Вспоминает Зинаида Михеевна Лопаченко (моя мама). «Выбор пал на семью Осипа Богдановского, однофамильца Филиппа Сидоровича Богдановского.  Семья Осипа была большая — родители, три сына – Семён, Филипп и младший Василий, и совсем молоденькие дочери – Марина, Нина, Анна, Галя и ещё  маленькая девочка. У них в хозяйстве было, на такую большую семью,  две коровы и лошадь, большой дом, который больше походил на барак. Я заходила к ним. Низкий, без перегородок, в таких домах обычно собирались по субботам на танцы. Парни договаривались с хозяевами, а к вечеру собиралась молодёжь.

        Власти решили, что семья Осипа — кулаки, и когда их стали выселять, отец сказал детям, что бы они отказались от него, говорил: «Пусть я один буду виноват».

       Родителей с самой маленькой дочкой отправили в Сибирь, на какие-то шахты.  Остальные дети остались. Дали им какое-то жильё. Старший Семён женился на Анастасии Семёновне Шерой, (двоюродной  сестре моей мамы).         

      Но сыновья не смирились с судьбой родителей и стали писать во все инстанции, и вот через три года родителей отпустили. Дед с бабкой очень переживали, когда вернулись, говорили, что им неудобно перед народом. Но их, конечно, все успокаивали, говорили, что прекрасно понимают, что никакие они не кулаки – работников не держали, всё делали своими руками. 

       Но синдинцев это раскулачивание напугало, потому что к этому времени уже стали появляться хорошие, добротные дома, и кто успел построить, теперь торопились продать их в леспромхоз. Так в Синде не осталось ни одного хорошего дома, и никто не стремился их строить».

           Из воспоминаний Андрея Сергеевича Каштанова в записи дочери Нины Андреевны.

         „Среди первой группы белорусских переселенцев, прибывших в Синду, была большая семья Сергея и Мавры Каштановых, в которой было шестеро детей, самой старшей дочери Ксении исполнилось семнадцать лет, а самой маленькой Оленьке и году не было.

Мавра и Сергей Каштановы с невесткой и дочкой Олей (справа). С. Синда 1926 год.

         По меркам того времени семья Каштановых считалась зажиточной. Председатель сельсовета был другом Сергея Каштанова. Пригласив друга к себе, он сообщил, что Каштановы будут раскулачены, и что завтра будут приводить приказ в исполнение. и так как каштановский дом был самый большой, то лучше будет для хозяина, если он сам добровольно откажется от него. Возвратившись домой, Сергей собрал семейный совет, на котом сообщил эту страшную новость. Больше всех переживала Мавра, ведь всё добро было нажито своим непосильным трудом и трудом детей.

     Написав заявление об отказе от имущества, и, поделив оставшиеся, большая семья Каштановых разделилась на самостоятельные маленькие семьи. Через неделю после раскулачивания скончалась Мавра, а ещё через год и Сергей.

        В годы реабилитации семья Каштановых не попала ни в разряд раскулаченных, ни репрессированных, так как согласно документам, всё было отдано добровольно и безвозмездно родному государству“.

                                 Андрей Сергеевич Каштанов. Синда 1926 г.   

            Воспоминания Андрея Каштанова.

        «Когда началась Гражданская война, мне было пятнадцать лет. Подростком я убежал в Хабаровск и вступил в партизанский отряд Бойко-Павлова. Мне поручили расклеивать листовки ( их называли «афишками»). Хабаровск – город большой, везде японцы, а нужно было охватить все районы города. Помогла смекалка. Я познакомился с беспризорниками, которые  в основном ютились по подвалам и заброшенным домам. Через неделю меня знали почти все беспризорники города. Расположение к себе  полуголодных детей я привлекал пирожками, которые мог позволить себе купить.                                  Перед наступлением красных частей на Хабаровск весь город за одну ночь был оклеен листовками. Интервенты удивлялись – как так, вечером ничего не было, а утром весь город был украшен «красными афишками».      

          За выполнение этого ответственного задания я получил в награду от самого Бойко-Павлова хромовые сапоги; о такой награде деревенскому мальчишке в то время можно было только мечтать. Когда я вернулся домой,  все синдинские мальчишки завидовали мне, а я очень этим гордился; носил я эти сапоги целых десять лет».

                                                     Нина Андреевна Каштанова. 1970 г.

          Послесловие Нины Каштановой: «Наш отец Андрей Сергеевич Каштанов поведал нам с вои истории уже в последние годы своей жизни. Всю жизнь в старшем поколении семьи был страх перед властью, которую они завоевали своей кровью, а кто и собственной жизнью».

По архивным материалам Нины Яковлевны Богдановской.  Село Синда 1960-1980 гг.

             Белорусские крестьяне пустили крепкие корни  на амурской земле, потому что ничто так не связывает людей, как родственные узы.

        Рождались и росли дети. Детей в основном было помногу в каждой семье. Так, в семье Фёклы Николаевны (Лопаченко) Филиппа Сидоровича было восемь детей: четыре дочери и четыре сына.

               Фёкла Николаевна (сестра моего дедушки Михея Николаевича Лопаченко) с дочерьми. Люба (рядом). Верхний ряд слева направо дочери Галя, Нина и внучка Валя. Село Синда начало 1960-х гг.

            Мирную жизнь нарушила война. Из Синды на фронт ушло более ста человек. Из некоторых семей на фронт ушло по 2-3 человека. Воевали два сына из семьи Константина Богдановского, оба погибли в боях с фашистами. Три сына из семьи Гара сражались на разных фронтах, вернулся только один.  Михей и Елена Лопаченко проводили двух своих сыновей; Алексей погиб, Александр вернулся инвалидом.  

        Одного за другим проводили на фронт троих сыновей Филипп Сидорович и Фёкла Николаевна Бодановские. Первым в самом начале войны ушёл Михаил. В письмах с фронта он писал о жестоких боях под Ленинградом. Гордился, что довелось ему защищать город – колыбель революции. Радовался, что рядом с ним сражаются земляки. В миномётном расчёте Михаила Богдановского были ещё два Миши — Миша Ценцевицкий из Синды и Миша Корешков из Даерги. Они учились вместе,  вместе призывались в армию и все вместе попали в один расчёт. Вот только не всем им  суждено было  вернуться домой – вернулся домой только Миша Корешков.

Михаил Филиппович Богдановский родился в селе Синда в 1921 году. Пропал без вести в боях под Ленинградом в декабре 1041 года.

              Михаил        Николай (1919-1984)

          После гибели брата в декабре 1941 года на фронт ушёл Николай Филиппович. Николай попал в состав 422-й Дальневосточной стрелковой дивизии,  за боевые заслуги переименованная в 81-ю гвардейскую, защищал Сталинград, участвовал в боях на Курской дуге.После тяжёлого ранения и длительного лечения вернулся домой инвалидом. Грудь гвардии старшины украшали орден Красной звезды, медали «За отвагу», «За оборону Сталинграда». В тылу гвардейский старшина стал работать рыбаком в отцовской бригаде.            

       Последним был призван Демьян Филиппович Богдановский. Детство, проведённое в приамурском селе, хорошая физическая подготовка, талант таёжного охотника, смелость и решительность предопределили место его службы в разведке. Сначала он попал в учебную роту в Князе-Волконке. Трижды писал рапорт с просьбой отправить его на фронт. Наконец, просьбу его удовлетворили. А исполнилось ему в это время девятнадцать лет. Боевое крещение он принял под Сталинградом.

       В коротких письмах в Синду Демьян сообщал о деревнях и городах, освобождённых их частью, рассказывал о своих боевых товарищах, не писал только о наградах. О них родители узнали  позднее, когда Демьяна Филипповича уже не было в живых.    

       А был Демьян Богдановский кавалером орденов Красной Звезды, Красного Знамени, Отечественной войны, орденов Славы IIIи  IIстепеней, был награждён медалями: «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За взятие Варшавы».  

           Семье в Синду прислали боевые представления к наградам:

           «Гвардии сержант Демьян Филиппович Богдановский, разведчик 47 гвардейской дивизии, в составе группы разведчиков во время ночного поиска 23 сентября 1944 года, действуя решительно и дерзко, ворвался в траншеи противника. В короткой схватке разведчики уничтожили до двадцати гитлеровцев, одну огневую точку противника. Захватили «контрольного» пленного вместе с его пулемётом. В этой схватке Д.Ф. Богдановский незаметно подполз к огневой точке противника, где был ранен, и, превозмогая  боль,  из автомата и гранатами уничтожил её, тем самым дал возможность группе захвата подойти  ближе к траншее противника и захватить пленного. За мужество и героизм гвардии сержант Богдановский Д.Ф. представлен к ордену Славы IIIстепени».

          За эту смелую операцию Демьян Богдановский был удостоен ордена «Славы IIстепени».

          Погиб Демьян в последние дни апреля 1945 года. Боевые товарищи написали родителям о последнем бое их сына:

           «Наша часть находилась недалеко от Берлина. Четверо разведчиков во

главе с Демьяном получили задание узнать о планах фашистов. Разведчики проникли в немецкий штаб, взяли ценные документы, но уйти не успели. Немцы обнаружили их, окружили дом, пытаясь взять разведчиков живыми. Начался неравный бой. По рации бойцы сообщили своим об окружении, им обещали помочь. Разведчики отстреливались, не давая немцам возможности подойти ближе. Патроны заканчивались. Тогда Демьян приподнялся и швырнул в немцев гранату. В этот момент автоматная очередь прошила его тело, пули попали в голову и шею. Товарищи подхватили тело своего командира и укрылись в подвале. Подоспевшие наступающие наши войска отбили фашистов. Истекающего кровью,  Демьяна вынесли из подвала, здесь же он и скончался на руках своих товарищей

            Демьяна Богдановского со всеми воинскими почестями похоронили в двадцати пяти километрах от Берлина».

      Богдановский Демьян 1923-1945. Довоенное фото.

         Нина Яковлевна Богдановская, учитель истории и завуч Синдинской средней школы, один из первых авторов газетных публикаций 1960-1980-х гг. об истории с. Синда и семьи Богдановских, материалы которых использованы при создании книги «Синда — село родственников».

          Семья Богдановских оставила большой след в истории Синды. Мне не удалось встретиться с Ниной Яковлевной, о чём я очень сожалею, в дни празднования юбилея села Нина Яковлевна ушла из жизни, оставив о себе светлую память и у своих учеников, и у односельчан.

Нина Яковлевна с дочерью и внуком. Хабаровск 2013 г.  Нина Яковлевна с учениками на 90-летии села.

      Мои предки по линии бабушки — Шерые и по линии дедушки — Лопаченко породнились на Урале, куда попали в результате Столыпинской реформы. Наши российские чиновники всегда отличались тем, что могли запросто испоганить любую реформу. Белорусских крестьян поселили там, где не было воды, поэтому люди вынуждены были искать новое место.

      Около тридцати семей Иван Шерый сагитировал ехать на Амур, но перед тем как отправиться в дальний путь,  мою бабушку Елену Ивановну Шерую выдали замуж за Михея Николаевича Лопаченко. В семье Шерых Иван был за старшего. Его мать Мария Гавриловна, рано лишившись мужа, поднимала одна пятерых детей, и, когда Ивану исполнилось 15 лет, он отправился на заработки, чтобы помочь семье.

                      Мария Гавриловна Шерая. Фото 1930-х гг.

         Дети Марии Гавриловны Шерой.

        Михаил Иванович. фото нач. 1950-х гг.     Степан Иванович. Фотографии 1914 и 1919 годов.

                Самая младшая в семье Моя бабушка Елена Ивановна Шерая. Фотографии 1915 и конца 1960-х гг.  (Фотографии Ивана и сестры Анастасии не сохранились).                                            

                    В 1914 году началась Первая мировая война. Всех троих сыновей забрали на фронт, вернулись с фронта они революционно настроенные. Началась Гражданская война, а на Дальнем Востоке ещё и японская интервенция, организованная белогвардейцами. Сейчас, не только молодёжь, но и более старшее поколение, не знают или слабо себе представляют о тех зверствах, что творились в Приамурье.

        Иван Иванович, ставший комиссаром партизанского отряда «Морской», основу которого составляли синдинцы, был зверски замучен белогвардейцами и казнён в селе Вознесенском, о чём я уже писала в одном из предыдущих постов.

 в 1921 году погиб и младший брат Ивана Степан. Из воспоминаний синдинца, бойца партизанского отряда «Морской» Ценцевицкого Ивана Ивановича.

      "… Мне запомнились две встречи со Степаном Шерым. Ещё в 1918 году я работал матросом на переселенческом катере «Сатурн». Когда пал Уссурийский фронт и красные войска эвакуировались из Хабаровска, мы встретились с ним на Амуре. Наш катер подошёл к пароходу «Нижний Новгород», на нём была рота красноармейцев, которой командовал Степан. Он спрыгнул к нам на катер, мы поговорили о родных местах. «Нижний Новгород» отправлялся на Зею, Степан передавал со мной приветы знакомым девчатам и ребятам в Синде, если я окажусь  дома раньше его. Но я задержался. Хабаровск заняли враги, и мы отправились в Николаевск-на-Амуре. Там в порту наш катер забрали японцы, а нас, команду, высадили на берег. Разными путями мы стали возвращаться в Хабаровск. Я прибыл на почтовом пароходе. И вот брожу по нижнему рынку, ожидая случая уехать в Синду. Вдруг встречаю Степана. Не сразу даже его узнаю: в шляпе, изысканно одет. Он торопился:  «–  Поехали, после расскажешь.  Эй, извозчик», – крикнул он, и повёз меня к своим знакомым. Там мы переночевали, а вторую ночь провели уже на пароходе в ожидании, когда он отправится. Пароход был заднеколёсным, двухпалубным, мелкосидящим. Ходил только по протокам. Во время ветра идти на нём уже было нельзя: сильно парусил. Вот и ждали, что называется, погоды.

           Наконец тронулись. По пути Степан рассказал, что многие советские работники Хабаровска и командиры Красной гвардии схвачены. Надо быть осторожным. Он уже наладил связи. Нам, молодёжи, надо собираться в группы, он скажет, когда будет время выступить.

           В Синде я оставался до прихода партизанского отряда, а Степан зимой уехал в Хабаровск. По подполью у него была кличка «Мохов». Во время выполнения задания штаба по доставке пакета в Читу Степан был схвачен белой контрразведкой и брошен в «вагон смери». Этот факт был установлен в результате захвата партизанами вагона, на стене которого была обнаружена надпись: «Мохов в расход»...

              Михаил Иванович Шерый, по заданию партизан работал в полиции г. Хабаровска. Благодаря его работе, партизанский отряд брата Ивана смог приобрести его оружие.

             Младшая сестра братьев Шерых Елена Ивановна оставалась в Синде. Как и другие синдинские женщины выпекала хлеб для партизан и тайком ночью носила в лес партизанам, где находились её муж и брат.

Старшие дети Михея Николаевича и Елены Ивановны Лопаченко, пережившие в лесу карательную экспедицию японцев и белогвардейцев в 1919 году.

Слева направо: Пётр – умер в шестнадцать лет во время эпидемии брюшного тифа,

Александр – будущий участник Великой Отечественной войны,

Зинаида – автор воспоминаний «Синда – село родственников».

Алексей — погиб в годы В.О. войны. Фотографии 1926 год с. Синда и 1939 г в Армии.