Людмила Лопаченко-Крылова. Амурск 1964 год

                Моё детство было связано с селом Синда. Там жили   мамины родители — мои   дедушка и бабушка  Лопаченко Михей Николаевич и Елена Ивановна (в девичестве Шерая). Мы жили в селе Даерга, что примерно в пятидесяти километрах от Синды вниз по Амуру. Каждое лето мама возила меня в Синду. Я помню, как дедушка строил новый дом рядом со старым на берегу узенькой, быстрой Синдинской протоки; он и сейчас там стоит, только это уже красивый, современный дом. В Синде было много родни, кроме Шерых и Лопаченко; всё время «на слуху» были такие фамилии, как Богдановские, Каштановы, Ценцевицкие, Коба, семьи которых породнились между собой, за десятилетия совместной жизни. Я так и не смогла разобраться в этом огромном родстве — считай, вся деревня.

          В пятидесятые годы к дедушке часто заходили бывшие партизаны, и в разговоре между собой они часто произносили фамилию «Трапицин», так на белорусский манер произносилась фамилия Якова Тряпицина, командующего партизанской армией на Нижнем Амуре. Слышала рассказы о необыкновенной красавице Нине Лебедевой, то ли подруге, то ли жене Тряпицина.  Как я поняла, официально эти имена были под запретом, и только в Синде они произносились с особым почтением и уважением. И ещё я поняла, что Яков Тряпицын и Нина Лебедева бывали в доме моего дедушки.

          Когда я училась в старших классах, моя семья в это время жила в посёлке Троицкое. Я знала, что в селе Вознесенском есть учитель истории Фомин, который собирает материал о синдинских партизанах, потому что в Вознесенском был похоронен зверски замученный японцами и белогвардейцами в 1919 году комиссар партизанского отряда Иван Иванович Шерый. Однажды на уроке меня пригласили к телефону, который был у директора в кабинете. Звонил Фомин.  Приятный голос в трубке спрашивал меня, приедет ли кто из родственников на открытие обелиска на могиле Ивана Шерого. Я была в курсе событий, поэтому сообщила ему всё, что знала об этом мероприятии. Я помню, как моя бабушка очень переживала, что не сможет приехать поклониться праху своего старшего брата. Она была старенькой, очень больной, а моего  дедушки уже не было в живых.

          После окончания Троицкой школы мы с мамой переехали в Амурск, где уже жила семья моей старшей сестры Серга Аллы Николаевны — ныне покойной. Вот с её младшим сыном Серёжей по просьбе моей бабушки мы съездили в Вознесенское, это на другой берег Амура, и от имени Елены    Ивановны Шерой возложили большой букет живых цветов на могилу её старшего брата.              

          Странные чувства испытывала я,  стоя у могилы. Я так много слышала об этом человеке,  знала его жену, его дочерей, которые были не просто мамиными двоюродными сёстрами, но и лучшими её подругами. Я бегала с его внуками. И, наконец, я видела его лучшего друга, которого в Синде называли «дед Лебедев». После гибели Ивана Шерого он женился на вдове комиссара, взяв на себя заботу о четырёх его детях. В то время, когда я приезжала в Синду, он жил отдельно в небольшом домике, утопавшем в зелени больших деревьев прямо на крутом, обрывистом, красивом берегу речки. Этот дед мне казался большим, величественным, с седой длинной бородой; он  напоминал мне Льва Толстого в деревне. В доме его всегда пахло свежей стружкой,  он постоянно что-то мастерил. Я толком не понимала, кто был этот старик, но видела уважение, заботу о нём и старших, и детей.

          И вот всё это надо было понять и осознать, стоя тут у могилы, казалось бы, далёкого, но ставшего в одно мгновение близким, родственником. Моя бабушка была ему родной сестрой, а моя мама племянницей.

         Я знала, что Борис Прокопьевич Фомин начал писать книгу о синдинцах и комиссаре Шером, и что её с нетерпением ждали все родственники. При этом я недоумевала, почему про Шерого до сих пор никто не написал. Я слышала, как бабушка говорила, что к ней приезжал писатель Рогаль, они долго беседовали, и что она отдала ему фотографии Ивана Шерого, что ещё кто-то приезжал за фотографиями, но у неё уже их не было. Потом на одном из партизанских съездов 1919 года, в связи с потерей фотографии Ивана Шерого решили считать фото Михаила Шерого портретом Ивана, так как они были очень похожи. Так снова появился портрет Ивана Ивановича Шерого, но исчезло фото Шерого Михаила.

              Много лет спустя, будучи свидетелем мучений Б. П. Фомина с изданием его книги, я стала догадываться, почему не вышла книга о синдинских партизанах, любивших своего командира Якова Тряпицина и считавших его героем Гражданской войны. Это шло вразрез с официальным  мнением, поэтому в книгах, посвящённых Гражданской войне на Нижнем Амуре, представлен лишь небольшой эпизод, связанный с гибелью комиссара партизанского отряда Шерого.

Продолжение следует.